Виктор не знал, что сейчас нужно делать. С одной стороны праздник, ребенок родился - нужно улыбаться, с другой стороны он умрет, это тоже праздник, но не для него - улыбаться не нужно. Раздираемый смутным сомнением по поводу, а нужно ли раздираться, в реальном времени он просто хмурился. И нельзя было понять выражение это. Но факт был фактом, пропасть между хочу и могу. Другой бы отключил думалку и ломанулся тискать дочку - эгоист чистой воды. У Виктора же природный тормоз был тугой, он не делал что-то, если повредит, но и не делал что-либо, если не знал наверняка, что это не повредит. Тут был как раз второй вариант. Рука, которой он пытался сжать дерево, затекла моментально, плюс болела. Он уже почти был готов все-таки подойти, на секундочку, не дыша, но Катерина начала приближаться. Именно сейчас Виктор по-настоящему испугался. Он не знал, появился ли страх на лице, но факт оставался фактом. Он нерешительно отстранился, желание увидеть, любопытство никуда не делись, но потом решительно вышел. Как будто убегал, трусливо, каждый раз боялся, что за спиной услышит голос жены и не сможет сдержаться. Но каждый раз понимал, что приблизившись убьет и их, боялся больше. Зачем он вообще туда зашел... Шел куда-то, совсем не понимая куда. Оказался во дворе. Снова лил дождь. Он не думая ни о чем взял коня и повел за ворота. Кажется, земля разбухла от такого количество влаги, грязь была страшная. Пройдя так примерно с полкилометра он, наконец, понял зачем делает это. Как будто чувствовал, что сорвется и поэтому неосознанно уходил прочь, чтобы не наделать ошибок. Его не должны видеть слабым, его не должны видеть отчаявшимся. Воевода забрался на коня, тот был без седла, только с уздечкой. Дальше полный провал, очнулся где-то в лесу - стоял у дерева и наблюдал за закатом. Чуть дальше виднелись оборванные куски земли, он стоял недалеко от обрыва. Неужели настолько с ума сошел... Главное, что не сделал, он не трус.
Переступил с ноги на ногу, понял, что опять весь мокрый. Трясло, если не напрягать руку она дрожала. Это жутко злило - Виктор не мог контролировать собственное тело. Возвратится в замок или подохнуть тут как собака? Опять гордость не позволит... Значит возвратится и велит себя убить как только начнет терять сознание. А лучше вообще приказать вывести Каталину и дочку, вот только некуда. Задрал рукав - сыпь увеличивалась, начинала болеть, нет, он точно заразился. Умереть всегда проще чем жить, вчера он бы порадовался смерти, а сегодня... а сегодня у него появилась цель жить. Он должен быть оградить Соню от всех мерзостей жизни, но не может. Что ж, осталось лишь умереть достойно. Он огляделся в поисках коня, тот даже не ушел, хотя кто знает, сколько он гипнотизировал горизонт. Солнце быстро садилось – последний закат? Скорее всего.
Он добрался до замка, когда наступила полная темнота. Затем поймал кого-то, кто пытался убежать с глаз хозяевых. Это оказалась все та же девчушка, только теперь она была чумазая, видно валялась долго и упорно в грязи на заднем дворе – то же развлечение. Приказал собрать прислугу у него в кабинете. Сам туда пошел. Подписывал какие-то листы, казалось важным, что-то сжигал… Потом впустил слуг, их было около пятнадцати. Указал на троих, остальных выгнал. Перед ним стояла семья тех самых, которые из Скандинавии.
- Мне без разницы, что вы там понапридумывали, но смиритесь с тем, что вы уже мертвы. Я давно хотел вас казнить, но дам шанс выжить. Если ваш бог вас спасет – будете свободны. А теперь сжигаете все книги из библиотеки, выставляете там этот стол и лежак. Все завесить тряпьем. Я не хочу эпидемии. Никого не впускать и никого не выпускать, если я не скажу. Кухню вымыть уксусом, стол и скамейки сжечь. Не утащить по домам, а сжечь. Идите, а девка пускай останется.  – Он так и не смог произнести слова «чума» в слух, заблуждался, что смирился со смертью. Когда родители той, в канапушках, ушли, Виктор продолжил:
- Ты сейчас идешь и передаешь страже не пускать госпожу в левое крыло замка, ни под каким предлогом. Убежишь, казню родителей прямо сейчас.
Следующий день Виктор уже не вылезал из библиотеки. В основное помещение он слуг не пускал, они сидели в маленькой комнатке. Он что-то писал, письма, всего три. Каждое адресовано воеводе соседних земель, просившее защитить его семью в обмен на его земли. Как бы это не было унизительно и больно, он должен был их защитить. Да что тут, он не заблуждался – реально каждый из них шакал, но один вполне мог согласится… Надеялся. Он прекрасно понимал, что без него здесь все рухнет, Каталина не сможет потянуть даже управление армией, ее просто слушать не будут, ну а что говорить о защите замель. Сейчас было главное уберечь только двух, на остальное плевать. Следующий день просидел, но с каждым часом становилось хуже. Кожа пульсировала, болела. Потом появилась лихорадка и он лег, не надеясь больше встать. Слабость, болело все, что только может. Виктор лежал в этой кровати, весь в каких-то тряпках, он даже руку поднять не мог, не говорил. Беспомощный, слабый, он ненавидел сам себя. Мысли становились все бессвязнее. Кто-то зашел, он заметил не сразу, а когда увидел приказал вышвырнуть. Порывались зайти еще несколько человек, но их дальше закутка не пускали. Ночь он совсем не помнил. Открыл глаза. Уже не понимал день или ночь, сколько он тут лежит, почти ничего не помнил, но стало немного легче. Правда дышать сложно. Помнит лишь, что заметил темные фигуры, наверно слуги копошились. Разочаровался, что смерть его еще не забрала. Хотел уже приказать убить себя, но не смог. Просто технически, из горла вырывался лишь хрип. Как-то и не учел, что будет терять сознание так быстро, а потом говорить не сможет. Теперь выхода нет… Опять провал, снова очнулся и с безразличием отметил, что у кровати незнакомый мужчина. Даже не удивился почему-то. Он что-то шептал на ухо, долго, наверно повторял несколько раз. Что-то спрашивал. Виктор не понимал, отдельные слова, звуки… Очередной лекарь предлагает излечить его? В обмен на армию? Он же безнадежен… Из последних сил выговаривает «да», больше похожее на протяжное «а», потом опять провал. Боль, не так к которой привык, другая, странная, отчужденная. Как будто тело описывает сознанию как оно должно быть… Боишься пошевелится, открыть глаза, как будто ты уже ничто, тебя просто нет, а если ты и есть, то любое движение принесет такую боль, что ты не выдержишь. Вроде не осознаешь себя, видишь со стороны. Долго так было, боль уходила, оставалась пустота. Он был готов открыть глаза.
Что это? Что-то отдаленно знакомое, печально знакомое, но в то же время совсем не такое. Мельчайшие детали, чужие предметы. Он лежит, какие-то тряпки. Разве так оно должно быть? Отвлекает едва уловимый шорох. Он дергается – мужчина, у него странные голубые глаза, такого насыщенного цвета. Он ухмыляется.
- Что это было? – Он одновременно в ужасе, удивлен, чувствует некоторое облегчение – выжил? Но все это на заднем плане, неярко, на главном плане какое-то чудовищное спокойствие. Мужчина заговорил…
Виктор как-то чрезвычайно быстро принял все, мгновенно поверил и приступил к новой жини, после смерти. Он вообще не задумывался, ни о чем, так было намного легче. Нет, он думал, просчитывал, анализировал, но все это относилась к делу. Маркус не мог скрыть удивления. Уже через час Виктор был с ним на равных. Не было этой неуверенности, боязни нового… Такое ощущение, как будто характер и воля Виктора увеличились. Тут же проявилась властность, он не был обычным вампиром. Внутри ничего не дрогнуло, когда он убивал свою первую жертву. Наверно он стал монстром…
Он шел по коридорам, уверенно, целенаправленно. Не отвлекался ни на что и ни на кого, а все смотрели на него как на монстра. Восставший мертвец это вам не сюси-пуси. От него шарахались, на него крестились. Дошел до библиотеки, дверь открыта. Этого быть не должно. В углу обнаружился Винс, вжавшийся, бледный, столько ужаса. Виктор зашел в комнату и увидел на полу жену. Такая жалкая, слабая, заплаканная.
- Ты что здесь делаешь, я велел не приближаться к комнате. – спокойным, даже обыденным тоном произнес он.

ва

пр